13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь - [8]
Когда я встречал возвращающихся с ночной охоты лесных духов, сытых и довольных, насквозь пропитанных страхом, разбухших, словно губка, у меня волосы вставали дыбом. Поначалу они и меня собирались приобщить к своим ночным вылазкам, но вскоре оставили эту затею, заметив, что я не умею, как они, разгуливать по воде.
Несмотря на мое первоначальное отвращение к химериадам, со временем я стал получать настоящее удовольствие от своих ежевечерних концертов. Лихорадочное волнение перед выходом на сцену, с каждым днем становящиеся все более и более утонченными спектакли, восторженные аплодисменты в конце, — я уже не представлял себе жизни без этого. Теперь мне не составляло большого труда в нужный момент разразиться рыданиями (и по сей день я сохранил эту способность: если того требует мизансцена, могу тотчас залиться слезами).
Стоило мне только подумать о чем-нибудь грустном, и слезы сами собой градом катились из глаз. Со временем я научился разнообразить представления художественными трелями, то есть нарастающими завываниями, чередуя их с многообещающими, захватывающими паузами. В моем арсенале имелись все средства — от тяжких вздохов и горьких стенаний до истерических воплей и припадков ярости. Я научился координировать темп всхлипов и мелодию завываний так, что они сливались в одну замечательную симфонию. Я мог довести истерику до самой высокой ноты, чтобы тут же снова спуститься на тихие и низкие причитания. Иногда я долго и нудно бормотал что-то себе под нос — публика просто с ума сходила, томясь ожиданием, — а потом вдруг разражался протяжным воем раненого тюленя.
Успех. Химериады целиком и полностью были в моих руках. С каждым вечером овации становились все громче, продолжительнее и фанатичнее. Лесные духи осыпали меня цветами, чуть не душили пышными венками и буквально заваливали ягодами и фруктами — неудивительно, что я все больше и больше привыкал к своей роли и она начинала мне даже нравиться. Когда стоишь в свете огней рампы и слышишь восторженные крики публики (пусть даже это тусклый фосфорический свет прозрачных тел химериад и их невнятный, таинственный вой), нетрудно потерять голову. Не следует забывать, что в те времена я был еще очень молод — это была всего лишь вторая моя жизнь.
Вскоре мои концерты снискали мне невероятную славу, и я, как и полагается примадонне, начал капризничать. Если публика, к примеру, аплодировала не слишком бурно, я просто вставал и уходил со сцены, не проронив ни звука. Иногда я специально симулировал приступ мигрени, чтобы отложить выступление и помучить химериад. Я сделался очень противным, почти таким же противным, как они. Я начал даже подражать их отвратительному пению, пытаясь копировать жуткие звуки. Сначала я спал отдельно ото всех под открытым небом, но потом уже не гнушался общества моих зеленых друзей и залезал вместе с ними на ночлег в катакомбы древесных завалов. Я сладко спал, устроившись в самом центре гудящей стаи, и мне снились кошмарные сны химериад. Вскоре я, как и они, насквозь пропах древесной гнилью и стал даже немного светиться в темноте, поскольку мой мех впитал их фосфоресцирующий газ. Мало того, я даже стал учиться ходить по воде, чтобы сопровождать лесных духов во время ночной охоты, — правда, вскоре от этой затеи пришлось отказаться, после того как я раз чуть не утоп в болоте.
Сам я не замечал, что изо всех сил стараюсь походить на химериад. Молодым людям вообще свойственно желание быть как все. Страшно было не это, а то, что я, казалось, вполне смирился с перспективой провести на острове, среди лесных духов всю оставшуюся жизнь.
Ходячий ужас. Однажды вечером, продолжая свои упражнения в хождении по воде (теперь я выбирал для этого самые мелкие лужицы), я вдруг увидел свое отражение в зеркальной глади водоема. Я с удивлением отметил, что пытаюсь копировать неуверенную, шаткую поступь химериад и даже пытаюсь подражать их гадкому, блеющему смеху. Поверхность воды подернулась рябью, отразив мое тело, извивающееся как у зеленых духов. Я пришел в ужас.
«Что, — молниеносно пронеслось у меня в голове, — что подумают обо мне карликовые пираты, если увидят меня в таком виде?» Мне стало стыдно. Краска стыда и сейчас заливает мое лицо, как только я вспоминаю, до чего тогда докатился.
В тот самый момент я твердо решил бежать. Когда дурные манеры входят в привычку, необходимо срочно менять окружение.
3. Моя жизнь в океане
Однажды утром, когда густой туман окутал кладбище поваленных деревьев, я потихоньку выбрался из леса. Химериады крепко спали в своих берлогах. Прошлой ночью они совершили удачную вылазку и вернулись назад лишь под утро, утомленные, но довольные удачной охотой. Теперь они спокойно переваривали во сне собранный за ночь страх, громко храпя и причмокивая, как объевшиеся крысы. Бросив на них последний, полный отвращения взгляд, я повернулся и быстро пошел к берегу океана.
Побег. Там меня уже ожидал приготовленный загодя плот — несколько добротных стволов, крепко связанных лианами. Вместо паруса я использовал огромный пальмовый лист. Не забыл я позаботиться и о припасах: опорожнил несколько недозрелых кокосов, наполнил водой и снова закупорил. Им вместе с другими, целыми орехами полагалось стать провизией на моем корабле. Все это богатство было тщательно привязано к мачте.
