10000 часов в воздухе - [43]

Первое ранение

Вскоре к нам, в Киев, на оперативную точку прилетел Владимир Павлов. Теперь он был командиром корабля. Объём работы у нас всё разрастался: партизанское движение в тылу противника, по мере успешного наступления Советской Армии, получило небывалый размах. Нам, лётчикам, надо было поспевать всюду: работать и на сброс грузов и с посадкой — вывозить раненых.

Павлову и мне поручили доставить боеприпасы и вооружение боевым группам, концентрирующимся на Сандомирском плацдарме, за рекой Вислой, в тылу противника. Одновременно Павлов получил и параллельное задание. Фашистские истребители сбили английский самолёт, летавший для связи с польскими партизанами. Английский экипаж оставил горящий самолёт и выбросился на парашютах недалеко от Сандомира. Павлову было приказано разведать возможность посадки в районе катастрофы, с тем чтобы вывезти британских лётчиков.

Мы с Володей отправились в очередной ночной полёт — через Пинские болота на реку Западный Буг, к городу Влодаве. Дальше наши пути расходились: я должен был свернуть прямо на юг, Павлов — лететь в другом направлении.

Первым поднялся в воздух наш экипаж. Мы имели на борту десантников; их следовало выбросить на правом берегу Вислы, у железнодорожного моста через реку.

Линию фронта, как обычно, перешли на бреющем полёте, затем, по мере приближения к цели, я стал постепенно набирать высоту, достаточную для того, чтобы парашют раскрылся.

На первых порах всё шло благополучно. Но, когда я повернул на юг и мы пересекли железную дорогу на линии Люблин — Холм, в воздухе стало светло как днем от навешанных осветительных парашютов. В небе перекрещивались разноцветные трассы — с земли и с воздуха. На горизонте плыл город Холм, от которого то и дело поднимались в небо огненные столбы: видимо, наши бомбили город, где в то время скопились гитлеровские войска. Над нашей головой шёл воздушный бой между фашистской авиацией и советскими истребителями прикрытия.

Били со всех сторон. Я прижал машину к земле и вышел из зоны огня. Но в душе росла тревога: ведь Павлов летит следом за мной, может как раз угодить под огонь!..

Приближалась цель. Мы шли над лесным массивом, когда наконец блеснула водяная гладь Вислы. Внезапно один за другим вспыхнуло несколько прожекторов; лучи их поползли по небу, разыскивая самолёт. Одновременно под крылом замелькали и сигнальные огни — место высадки было под нами. Значит, десант придётся сбрасывать под лучами прожекторов!

За три захода выбросили десант прямо на цель, кружились над кострами на правом берегу Вислы, а на левом — неистовствовали гитлеровские прожектористы, безуспешно пытавшиеся нащупать нас.

На обратном пути для безопасности спустились метров до тридцати над землёй. В Холме по-прежнему полыхали пожары, хотя взрывов уже не было видно. Выходило, что наши благополучно отбомбились. Линия фронта шла вдоль железнодорожного пути Брест — Ковель. Я стал пересекать её в новом месте, так как обычно старался дважды в одну ночь не появляться над противовоздушными средствами противника.

Впереди по курсу полыхали отблески выстрелов. Кто в кого стреляет, не пойму — может быть, это обычный ночной артиллерийский бой?

Показалась лесная опушка.

«Вот отсюда могут сейчас ударить!» — подумал я. И только мелькнула эта мысль, как с земли действительно ударили по нас, да ещё как! Звон разбитых стекол, оглушительный взрыв, свист ворвавшегося в кабину ветра. Чувствую, у меня горит верхняя губа, нестерпимо режет глаза. Пробую смотреть — не могу. Так и веду самолёт с адовой болью в зажмуренных глазах. Всё время стараюсь не забывать, что высота и до прямого попадания в наш самолёт была ничтожной, а нас продолжают прошивать пулемётными очередями, того и гляди, врежешься в землю. Крепко держу штурвал, сохраняя режим горизонтального полёта. Вдруг за спиной раздался, как мне показалось, громкий протяжный стон: догадываюсь — тяжело ранило штурмана. Неимоверным напряжением воли заставляю себя разжать веки. Вижу — приборная доска разбита, компаса нет совсем. Пальцы у меня в ссадинах. Кровь течёт по лицу, капает с верхней губы. Подо мной целая лужица крови. Трогаю осторожно глаза — целы; не пойму только, почему они такие мокрые… Сообразил — их залило лигроином. Так вот почему эта режущая боль!

Второй пилот сидит рядом со мной. Он, видимо, остался невредимым, но в полной невменяемости. У него шок: сидит пи жив ни мертв. Наконец подает признаки жизни.

— Командир, — говорит он, глядя на меня широко раскрытыми глазами, — компаса-то нет!

— Сам вижу, что нет! — отвечаю ему сердито. — Поведём по памяти.

А кровь всё течёт, не унимается.

— Боря, — прошу бортмеханика Глинского, — погляди, не пробита ли у меня голова: что-то больно много крови.

Глинский внимательно осматривает меня. Кроме ран на лице, он ничего больше не замечает.

«Ну, — думаю, — тогда, пожалуй, дотяну до посадки».

К этому времени мы успеваем перелететь через линию фронта. Детальная ориентировка и хорошее знание местности помогают нам обойтись без компаса. Сначала находим Днепр и, следуя по его течению, летим на свой аэродром, где благополучно приземляемся.