10000 часов в воздухе - [37]

Тянуло к теплу, на огонек. Но от самолёта уходить было рискованно.

Решили организовать дежурство у машины в три смены. А чтобы моторы не остыли, прогревали их периодически остатками бензина. Первой смене оставили всю свою верхнюю одежду — им предстояло дежурить под открытым небом, — а сами двинулись к хате.

Каково же было наше разочарование, когда вместо желанного отдыха нас ждали здесь холод и запустение. В хате ютилась колхозница с кучей малых, истощённых голодом ребятишек. Женщина растирала в ступе зерна кукурузы, а дети, горько плача, просили есть. Проголодавшиеся, мы с вожделением поглядывали на ступу, но, разумеется, ни у кого из нас не хватило духу попросить хотя бы горсть зерна. Только несколько кочанов капусты да немного кукурузы удалось утаить хозяйке. Всё остальное гитлеровцы отобрали, а что не успели захватить с собой, уничтожили перед отступлением.

Устроила нас женщина на ночлег в случайно уцелевшем амбаре с земляным полом. Здесь все было завалено бочками, всевозможной рухлядью. Но мы были рады и этому приюту, хотя потом дня три болело тело — до того нам намяла бока эта деревянная постель.

С рассветом мы отправились к самолёту в надежде заполучить помощь. Бензин кончился, связи никакой — сколько просидим, неизвестно. Угнетало сознание полной оторванности от товарищей. Мы посылали в небо ракету за ракетой, но безрезультатно.

Лишь после полудня на горизонте показался самолёт. Снова просигналили ракетами. Смотрим, садится.

Подошли ближе.

Вышел незнакомый пилот, спрашивает:

— Что случилось, ребята? На вынужденной, что ли?

Я объяснил ему, в чем дело.

— Вот что, друг, — сказал он мне, — у меня у самого бензина в обрез. Но вы не горюйте, я, так или иначе, в вашу группу сообщу. Потерпите ещё немного.

Лётчик отдал нам весь личный запас продовольствия и улетел. Беспокойство не проходило: разыщет ли пилот наших? А если они уже снялись с оперативной точки и улетели на базу? Как и кому он сообщит тогда о нас?

Волноваться пришлось, к счастью, недолго. Вскоре с востока показался ещё один самолёт, и мы снова заработали ракетницей. Наши сигналы заметили — самолёт развернулся, пошёл на посадку. По номеру определили: наш, экипаж Шутова.

Товарищи снабдили нас горючим, и мы поднялись вслед за ними. Шутов рассказал нам, что в группе все переволновались за нашу судьбу. Многие считали нас уже погибшими и перестали ждать. В это время от командования поступил приказ — всей группе возвращаться на базу под Москву. Перед самым вылетом командир решил попытать ещё раз счастья: Шутову было дано задание пройтись по всей трассе и внимательно просмотреть землю, не найдет ли нас.

Так мы были вызволены из беды.

На следующий день мы были уже в Москве и попали прямо к празднично убранному по случаю Октябрьской годовщины столу. Как говорится: с корабля — на бал!

Старый друг

Наша группа была переформирована в авиационно-транспортную дивизию Гражданского воздушного флота. После многочисленных и успешных полётов в тыл противника, к партизанам, мы получили распоряжение отправиться под Москву, на свою базу.

Слетевшись на подмосковный аэродром, экипажи эскадрильи радостно встречались друг с другом: было что вспомнить, о чём порассказать. Сбор был назначен в штабе полка. Появление среди нас Тарана всех очень обрадовало.

Таран, деловитый и озабоченный, по обыкновению, отрывисто сказал:

— Командиры кораблей, быстро на аэродром, сейчас будем летать!

Мы — пять пилотов — всей группой отправились за ним на лётное поле. Здесь стояла большая транспортная машина новейшего типа. По внешнему виду она была знакома, но за штурвалом её никому из нас, молодых командиров, сидеть не доводилось.

Таран сел на место второго пилота. Мы же все сгрудились за его спиной, ожидая, кому из нас первому выпадет честь занять сиденье командира корабля. Таран оглянулся и бегло окинул взглядом наши горящие нетерпением лица.

— Садись, Бирюков! — приказал он. — Месяц на земле партизанил, небось и вовсе летать разучился.

Константин Дмитриевич быстро занял место первого пилота.

— Набивайте глаз, — наставлял Таран, — привыкайте к новой пилотской кабине!.. — И стал рассказывать, как устроено оборудование новой машины. — Кабина эта, — объяснял он, — мало чем отличается от нашей прежней, даже приборы на доске расположены почти в том же порядке. Только вот надписи на доске приборов да и на всём оборудовании на английском языке.

Каждому из нас довелось в тот раз посидеть по нескольку минут на месте командира корабля, присматриваясь к незнакомой машине. Затем начались вывозные полёты. При этом тренирующийся занимал место командира корабля, а Таран сидел рядом с ним справа, наблюдая за управлением и исправляя ошибки пилота.

После того как каждый из нас сделал по два вывозных полёта под контролем Тарана, он вышел из машины и приказал:

— А теперь летайте сами! Каждому выполнить по пять посадок!

Наступил и мой черед лететь. Набрав заданные триста метров высоты, я стал выполнять положенные развороты над аэродромом.

— Ну, как машина? — спросил сидевший справа от меня Дима Езерский, уже закончивший самостоятельные полёты на этом самолёте.