100 вопросов к Богу - [5]

Всю мою длинную и пафосную речь (а как еще прикажете мне говорить о таких вещах?) Лука слушал внимательно, ни разу меня не перебив, и иногда кивал головой.

– Я понимаю, что у вас в этом смысле, да и в любом другом, больше опыта, чем у меня, но у меня тоже была… ну, любимая девушка. И мне кажется, что все, что вы только что говорили, я тоже чувствовал.

– Ну хорошо, тогда у меня к тебе вопрос, – хитро улыбнулся я.

– Давайте!

– Ты сказал, что любимая девушка была. А потом, видимо, любовь прошла. Почему проходит любовь?

Лука как-то сразу посерьезнел – видимо, я задел неприятную тему Я сказал ему на всякий случай, что вовсе не обязательно рассказывать мне какие-то тайны, если они у него есть, а что у нас чисто теоретический разговор.

– Это-то я понимаю, – ответил Лука. – Да и тайн никаких нет, просто девушка ушла к другому, как это обычно и бывает. Просто это действительно очень грустный вопрос. Сейчас подумаю.

– Любовь проходит, – сказал Лука, подумав, – потому что человек несовершенен. Не тот, понятно, которого любят, а тот, который любит. Вот смотрите, когда я люблю девушку, я же вижу в ней только хорошее, правда?

– Конечно, – подтвердил я. – Даже если в ней есть что-то плохое, а что-то плохое есть во всех людях.

– Да, и я знаю, что это очень здорово и приятно – видеть в человеке только хорошее. Но и, как оказывается, очень трудно. Сначала я замечаю, что у нее… не знаю, все, что угодно, – грязь под ногтями. Потом – что у нее не такой уж прекрасный характер. Потом – что она не прочь позаигрывать с другими мальчиками. Ну и так далее. Я все больше вижу плохого и все меньше хорошего. Но ведь это не потому, что она изменилась, – она-то та же самая, что и была! Тот же самый человек, в котором я видел только хорошее, а плохого не видел. Так откуда взялось это плохое? Получается, что ему неоткуда взяться, кроме как от меня самого.

Я прихлопнул ладонью по рулю от удовольствия, вот он промысел, который люди называют Божьим, прямо в лохматой голове подростка!

– Какой ты молодец! – вскрикнул я. – Ведь абсолютно правильно!

Лука, однако, продолжал:

– Значит, любовь в каком-то смысле – это труд, ведь для того чтобы удерживать добро внутри себя, нужно прикладывать усилия. И наоборот, чтобы обнаружить внутри себя плохое – нужно просто перестать удерживать добро. Поэтому человек и перестает любить – потому что устает быть хорошим.

– Ленится, – подытожил я.

День уже перевалил за половину, а мы как раз перевалили горы, которые тут больше похожи на большие высокие холмы.

– Итак, – снова начал я. – Вопрос состоит в том, почему люди врут. Люди врут из страха?

– Похоже на то, – отозвался Лука. – И вот еще что: правда зачастую человеку неудобна, потому что приведет к чему-то неприятному – покупатель не купит, мама не отпустит и так далее. Но ведь опять же, человек в таких ситуациях думает только о ближайшем времени, а о том, к чему приведет его ложь в более-менее далеком будущем, он не думает. Скажем, мама, однажды поняв, что сын ей врет, после этого будет каждый раз подозревать его во лжи, а это, как ни крути, не очень-то комфортно прежде всего для самого сына. И если бы он заранее об этом подумал и все взвесил, он бы понял, что лучше не врать, а постараться убедить все-таки маму отпустить его на два часа. То же самое и с продавщией пирожков, сказавшей про вчерашние – «сегодняшние». Если бы она думала вперед, на будущее, а не только о том, чтобы вот прямо сейчас получить немного денег, то она бы поняла, что выгоднее прямо и честно говорить все про свой товар, – и тогда о ней пойдет слух как о хорошей, честной булочнице, правильно? Вот вы бы, например, стали бы всем своим знакомым рассказывать про то, какие замечательные пирожки там-то и у такой-то, да?

– Ну, наверное, стал бы, – протянул я. Не то чтобы это был очень убедительный пример, но я понял, о чем Лука говорит, через пирожки ему снова удалось попробовать вкус истины. Ведь все в мире взаимосвязано, и сказанная тобой ложь рано или поздно вернется к тебе ответным злом.

– Так что люди врут, во-первых, потому, что боятся, а во-вторых, потому, что думают очень узко.

И сказав это, Лука победно посмотрел на меня.

– Да, думаю, ты прав, – сказал я.

Уже стемнело, когда мы всласть наговорились про летний деревенский отдых, и, наверное, целых полчаса мы ехали вообще молча, чтобы отдохнуть и послушать тишину (хотя какая тишина на трассе?). Я уже чувствовал, что больше часа не выдержу, и начал подумывать об остановке. Вдруг Лука нарушил тишину:

– Хотите, еще немного в вопросы поиграем?

Я согласился, хотя бы для того, чтобы поменьше клевать носом. Но вопрос Луки поразил меня.

– Почему люди играют?

– Почему люди играют? – переспросил я. – Мне такой вопрос ни разу в голову не приходил, мне всегда казалось, что просто играют.

– Вам не приходил, и мне тоже не приходил, – как будто немного обидевшись, сказал Лука. – Но вот сейчас же пришел. А «просто играют» – это не ответ, разве вы сами не видите? Это все равно что сказать в ответ на вопрос «Почему люди умирают?» – «Потому что жизнь такая».

Да, я, конечно, видел. Что ж, пришлось искать серьезный ответ на серьезный вопрос. Я начал вспоминать: почему же люди играют?