10 л. с. - [18]

Скромное дерево с пятнистой корой оставило дикие леса. В него сразу влюбились англичане, голландцы, французы. О нем теперь мечтает каждый толковый янки. Оно стало огромными плантациями. За его судьбу тревожатся все банки мира. О нем говорят в дипломатических нотах. Подсчитывая самолеты или оценивая боеспособность нового дредноута, министры думают все о том же пятнистом дереве. Они спешат жить, и им нужны автомобили.

На Яве и на Цейлоне, в Малазии и в Индокитае в тихие вечера, среди лихорадки и горя, среди центов и пиастров, среди желтых слез и желтых долларов, тихо шумят стройные рощи. Они шумят нежно и многозначительно, как акции «Робен ассосиейшн». Белым людям они приносят дивиденды, желтым людям — смерть. Они шумят потому, что под ними жадность и нищета; они шумят вечером потому, что каждое утро голые кули кривыми ножами надрезают нежно-серую кору и бередят старые раны. Кули и деревья понимают друг друга: они все равно истекают кровью. Но кровь кули ничего не стоит, и о ней никто не говорит; а белая, как молоко, кровь ветвистого дерева воистину драгоценна. Она котируется на всех биржах. Она сводит людей с ума. Ради нее они готовы пролить тонны человеческой крови. Деревья знают это, и они сострадательно шумят. Раны на их коре никогда но заживают.

У мистера Девиса 1000 гектаров плантаций. У мистера Девиса 350 000 деревьев. У мистера Девиса 1000 кули. Один кули на триста пятьдесят деревьев. Молочная кровь течет в чашки. Каждое дерево дает в год два килограмма. Мистер Девис собирает в год 700 000 килограммов каучука. У него прелестный коттедж. У него три лимузина. У него площадка для тенниса. У него ручной питон и пухлое руководство для приготовления коктейлей. Питон ловит крыс, как самая обыкновенная кошка, а мистер Девис в свободные часы изготовляет новые, таинственные коктейли: «Южный полюс» или «королева Александра». Мистеру Девису скучно. У него тропическая лихорадка. Ему не с кем играть в теннис.

Вот уже четырнадцать лет, как он в Сараваке. Когда он уехал из Лондона, там еще никто не пил коктейлей. Он был тогда молод и мечтателен. Он глядел на море, и ему казалось, что глаза Анни удивительно похожи на воду Индийского океана. Анни тогда была тоже молодой. Однажды он поцеловал ее русый локон. Теперь Анни срезала седые волосы. Впрочем, он забыл, как выглядит Анни. Два раза в год она пишет ему длинные письма. Она пишет о пьесах Бернарда Шоу и о концертах Стравинского. Она пишет о шумном Лондоне и о своей неудачливой жизни. Она спрашивает мистера Девиса, не собирается ли он вернуться в Англию. Получив письмо, мистер Девис долго меряет длинные коридоры пустого дома. Он отвечает:

«Мой добрый друг! Вы бы меня не узнали. Я опустился и огрубел. Здесь нет порядочного общества. Я даже перестал читать газеты. Возьму „Таймс“, чтобы справиться о ценах на каучук, и бросаю. Что мне теперь театры или концерты?.. Я — животное вроде моих кули. Иногда мы собираемся, несколько плантаторов, но даже покер не выходит: слишком сложно. Джемсон снова показывает фокусы, Ричард повторяет старые, надоевшие анекдоты, а я, чтобы немного развлечься, приготовляю коктейли. Потом разговор переходит обязательно на одну и ту же тему:

— Вы как надрезаете? Я спиралью и через день.

— Ну и неправильно! Я углом вниз и ежедневно.

— Посмотрим, сколько они выдержат, ваши деревья!..

— Это вы начали на шестой год, как туземец!..

И так далее. Следовательно — ссора. Потом примирение. Милая, добрая Анни, узнали бы вы в косолапом плантаторе вашего Петера? Нет, даю слово, что нет! А годы идут… Четырнадцать лет — страшно подумать. Я должен был бы съездить хоть на один год в Англию. Но что станет с плантациями? Все мои помощники ротозеи и невежды. Деревья — вещь деликатная. Их надо беречь. Я вот как-то пролежал в жару две недели — загубили целый гектар. А о том, чтобы надолго отлучиться, и мечтать не смею. Недавно только насадил триста новых гектаров. Корчевать и распахивать было, ох, как трудно! Человек пятьдесят погибло на этом. Теперь надо следить в оба. Через семь-восемь лет мои детки вырастут. Значит, в 1933 году я совсем поглупею: десять тысяч новых деревьев! Нет, Анни, видно, меня здесь похоронят! Друзья выпьют и начнут спорить, хорошо ли я надрезал. Только вот вы вздохнете…»

Закончив письмо, мистер Девис не изготовляет новых коктейлей. Он выпивает залпом большой стакан виски, и, хриплый от уныния, кричит смуглой, пугливой, как лист гевеи, двенадцатилетней малайке: «Сюда!» Он зовет ее «Анни», и он бьет ее нежно и злобно. Потом он ложится с ней. Потом засыпает. Во сне он видит деревья, которые истекают белой кровью.

Мистер Девис отнюдь не алчен. Он купил рояль; на нем никто не играет. Он купил жемчуг, и он послал его Анни. Анни спрятала жемчуг в комод, под белье, рядом со срезанными косами: у Анни теперь муж. Мистеру Девису не нужны деньги. Но ревниво следит он за ценами на каучук. Он кричит:

— Ни цента меньше!

Он платит кули сорок центов в день. Один коктейль обходится ему куда дороже. Он кричит:

— Ни цента больше!

Он ест без аппетита — жарко, ох, жарко! И все малайки, все индуски, все китаянки ему не по вкусу. Они пахнут гнилыми бананами, сыростью, папоротником. А порядочная женщина должна пахнуть глицериновым мылом: так пахла Анни. Он глотает горький хинин. Он умрет в Сараваке. Его держат пятнистые деревья, из которых струятся доллары. Он бьет хлыстом боя, и он нежно гладит светло-серую кору. Он покупает все новые и новые участки. Он нанимает новых кули. Он боится поглядеть в зеркало: владелец тысячи гектаров мертв. Он мертв, как мертвы его кули. Он мертв, как мертвы изрезанные вдоль и поперек деревья. Но каучук стоит в Ливерпуле 4 шиллинга 5 пенсов, и люди на свете торопятся жить. Мертвый мистер Девис приготовляет коктейли. Питон, объевшись крысами, уснул, уснул на много дней, уснул навсегда.